Есть выражение "переломный момент",- в моей жизни был "переломный вечер". От него сохранилось у меня вещественное доказательство: самодельный альбом, от корки до корки исписанный стихами. Читая их, трудно себе представить, что писались они после революции, в ее первые напряженные годы. Рядом с озорными эпиграммами на учителей и подруг спокойно и прочно чувствовали себя в моих стихах многочисленные сероглазые короли и принцы (беспомощное подражание Ахматовой), рыцари, юные пажи, которые рифмовались с "госпожи"... Но если перевернуть этот альбом, так сказать, "задом наперед", то вся королевская рать исчезнет как по мановению жезла.
На оборотной стороне альбомных листков совсем иное содержание, а вместо аккуратных четверостиший строчки идут лесенкой. Метаморфоза эта произошла в один вечер: кто-то позабыл у нас в передней, на столике, небольшую книжку стихов Владимира Маяковского.
Я прочла их залпом, все подряд, и тут же, схватив карандаш, на обороте стихотворения, посвященного учительнице ритмики, кторое начиналось слозами:
Были вы когда-то
Розовой маркизой... -
написала Владимиру Маяковскому:
Рождайся,
Новый человек,
Чтоб гниль земли
Вымерла!
Я бью тебе челом,
Век,
За то, что дал
Владимира.
Строчки, конечно, были слабыми, наивными, но, наверно, я не могла их не написать.
Новизна стихов Маяковского, ритмическая смелость, удивительные рифмы потрясли меня и пленили. С этого вечера и пошла лесенка моего роста. Была она для меня достаточно крутой и неровной.
Живого Маяковского я впервые увидела много позднее. Мы жили на даче, в Пушкино, оттуда я ходила на Акулову гору играть в теннис. Меня в то лето с утра до вечера мучили слова, вертела их по-всякому, и только теннис выбивал из головы рифмы. И вот однажды, во время игры, приготовившись подавать мяч, я застыла с поднятой ракеткой: за длинным забором ближайшей дачи увидела Маяковского. Сразу узнала его по фотографии. Оказалось, что он живет здесь. Это была та самая дача, куда к поэту в гости приходило солнце ("Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче", "Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор."). Потом я не раз смотрела с теннисной площадки, как он шагает вдоль за6ора, что-то обдумывая. Ему не мешал ни голос судьи, ни возгласы игроков, ни стук мячей. Кто бы знал, как мне хотелось подойти к нему! Я даже придумала, что ему скажу: "Знаете, Владимир Владимирович, когда моя мать была школьницей, она всегда учила уроки, шагая по комнате, и ее отец шутил, что, когда он разбогатеет, купит ей лошадь, чтоб она не так уставала". И тут произнесу главное: "Вам, Владимир Владимирович, не нужны никакие воронье кони, у вас - крылья поэзии". Конечно, я не решилась подойти к даче Маяковского и, к счастью, не произнесла этой ужасной тирады.
Спустя несколько лет редактор моих книжек, поэт Натан Венгров, попросил показать ему все мои стихи, не только детские, но и взрослые, написанные "для себя". Прочитав их, Венгров почувствовал мою горячую, но ученическую увлеченность "маяковскими" ритмами и рифмами и сказал как раз те слова, какие и надо было мне тогда сказать: "Вы пытаетесь идти за Маяковским? Но вы следуете только его отдельным стихотворным приемам... Тогда решитесь - попробуйте взять и большую тему".
Так появилась на свет моя книжка "Братишки", Тема братства рабочих людей всех стран и их детей, новая для поэзии тех лет, увлекла меня. Увы, смелое решение значительной темы оказалось мне не под силу. В книжке было много несовершенного, но ее успех у детей показал мне, что с ними можно говорить не только о малом, и это приохотило меня к большой теме. Помню, в Москве был впервые устроен праздник Детской книги - "Книжкин день". Ребята из разных районов шли по городу с плакатами, изображающими обложки детских книжек. Дети двигались к Сокольникам, где их ждала встреча с писателями. На праздник были приглашены многие поэты, но из "взрослых" приехал один Маяковский. Мне и писательнице Нине Саконской повезло: мы попали в одну машину с Владимиром Владимировичем. Сначала ехали молча, он казался сосредоточенным на чем-то своем. Пока я думала, как бы поумнее начать разговор, тихая, обычно молчаливая Саконская заговорила с Маяковским, мне на зависть. Я же, будучи отнюдь не робкого десятка, оробела и всю дорогу так и не открыла рта. А поговорить с Маяковским мне было особенно важно, потому что мной овладевали сомнения: не пора ли мне начать писать для взрослых? Получится ли у меня что-нибудь?
Увидев в Сокольническом парке, на площадке перед открытой зстрадой, гудящую нетерпеливую толпу ребят, Меяковский взволновался, как волнуются перед самым ответственным выступлением. Когда он начал читать детям свои стихи, я стояла за эстрадой на лесенке, и мне была видна только его спина и взмахи рук. Но я видела восторженные лица ребят, видела, как они радовались и самим стихам, и громовому голосу, и ораторскому дару, и всему облику Маяковского. Хлопали ребята так долго и громко, что распугали всех птиц в парке. После выступления Маяковский, вдохновленный, спустился с эстрады, вытирая лоб большим платком.
Вот это аудитория! Для них надо писать! - сказал он трем молодым поэтессам. Одной из них была я. Его слова многое для меня решили.
Вскоре я у знала, что Маяковский пишет новые стихи для детей. Написал он, как известно, всего четырнадцать стихотворений, но они с полным правом входят во "все сто томов" его партийных книжек. В стихах для детей он остался верен себе, не изменил ни своей поэтике, ни свойственному ему разнообразию жанров. Принципам Маяковского я старалась (пусть ученически) следовать в своей работе. Мне было важно утвердить для себя право на большую тему, на разнообразие жанров (в том числе и на сатиру для детей). Стремилась я это делать в форме органичной для себя и доступной детям. Все же не только в первые годы моей работы мне говорили, что мои стихи скорее о детях, чем для детей: сложна форма выражения. Но я верила в наших детей, в их живой ум, в то, что маленький читатель поймет большую мысль.
Много позднее я пришла в редакцию "Пионерской правды", в отдел писем, надеясь, что в детских письмах смогу уловить живые интонации ребят, их интересы. Я не ошиблась и сказала редактору отдела:
Не вы первая это придумали,- улыбнулся редактор,- еще в 1930 году приходил к нам читать детские письма Владимир Маяковский.
Писать стихи для детей учили меня многие, каждый по-своему. Вот Корней Иванович Чуковский слушает мое новое стихотворение, улыбается, благожелательно кивает головой, хвалит рифмы. Я вся расцветаю от его похвалы, но он тут же добавляет не без ехидства:
Очень мне интересно было бы послушать ваши безрифменные стихи.
Я растерянна: почему "безрифменные", если мои рифмы он хвалит? Рифма, пришедшая мне в голову, иногда рождает мысль, подсказывает содержание будущего стихотворения. Я внутренне протестую.
Корней Иванович снова возвращается к безрифменным стихам в своем новогоднем письме ко мне из Ленинграда ("4 утра, среди корректур Некрасова"). "Вся сила таких стихов,- пишет он,- в лирическом движении, во внутренних ходах, а этим и познается поэт. Безрифменные стихи, это все равно, что голая женщина. В одежде рифм легко быть красивой, а вот попробуй ослепить красотой без всяких рюшечек, оборочек, бюстгальтеров и прочих вспомогательных средств".
Все-таки я не понимаю Чуковского! Противоречит он себе, у него в "Заповедях для детских писателей" сказано: "Те слова, которые служат рифмами в детских стихах, должны быть главными носителями смысла всей фразы". А я почему-то должна писать без рифмы?!
Но все же "рюшечки и оборочки" не дают мне покоя. Только постепенно, с огорчением, постигаю, что Чуковскому не хватает в моих стихах "лирического движения", той самой лиричности, о которой в начале моей работы он говорил мне со всей прямотой и откровенностью. (В те годы не было принято разговаривать с молодыми столь бережно, как нынче.) Помню его слова: "звучит смешно, но мелковато" , "рифмы у вас свои, хотя великолепные чередуются с чудовищными", "здесь у вас эстрадное острословие, дорогая моя... только лиричность делает острословие юмором".
Нет, не противоречит Корней Иванович себе, он хочет дать мне понять, что рифмы, даже самые блестящие, не заменят лиричности. Оказывается, снова о самом главном идет речь, только в более деликатной форме.
Если б знал Корней Иванович, сколько реальных, "лирических" слез было в те дни пролито мной в стихах, написанных только для себя, где я терзалась тем, что мне не хватает лиричности. Мокро было от этих слез в ящике моего стола. Не знал Корней Иванович и того, что он сам еще в 1934 году назвал меня "талантливым лириком". И не где-нибудь назвал, а в "Литературной газете". Предшествовала этому длинная история.
В мае 1934 года возвращалась я от друзей в Москву в пригородном поезде. В те дни пришла весть о спасении челюскинцев. Еще недавно миллионы сердец были полны огромной тревоги: как они там, на льдине, оторванные от мира?! Что будет с ними, если весеннее солнце растопит льдину? Но вот все сердца захлестнула радость - спасены! О6 этом говорили везде и всюду, и в пригородном поезде. А у меня в голове вертелось стихотворение, вернее, только начало его, несколько строчек от лица мальчика. Неожиданно на одной из станций в вагон вошел Чуковский. Общение с Корнеем Ивановичем всегда было необыкновенно интересным и важным для меня, а в те ранние годы моей работы нечаянная встреча в вагоне с самим Чуковским показалась мне дарованной свыше.
"Вот бы прочитать eмy мои строчки!" - возмечтала я. Обстановка в вагоне была малоподходящая, но соблазн услышать, что скажет Корней Иванович, был велик, и, как только он устроился на скамейке рядом со мной, я спросила:
Можно, я прочту вам стихотворение... очень короткое...
Короткое - это хорошо,- сказал Чуковский,- читайте читайте... - И вдруг, хитро подмигнув мне, обратился к пассажирам, сидевшим поблизости: - Поэтесса Барто хочет прочесть нам свои стихи!
Некоторые пассажиры, недоумевающе улыбаясь, приготовились слушать. Я растерялась, ведь Чуковский мог камня на камне от моих стихов не оставить, да еще при всех... Стала отнекиваться:
Я не свои стихи хотела прочесть.
А чьи же? -спросил Корней Иванович.
Одного мальчика,- ответила я, чтобы как-нибудь выпутаться из трудного положения.
Стихи мальчика? Тем более читайте,- потребовал Корней Иванович.
И я прочла:
Челюскинцы-дорогинцы!
Как боялся я весны!
Как боялся я весны!
Зря боялся я весны!
Челюскинцы-дорогинцы,
Все равно вы спасены...
Отлично, превосходно! - возрадовался Чуковский с присущей ему щедростью. - Сколько лет этому поэту?
Что мне было делать? Пришлось здорово скосить возраст автора.
Ему пять с половиной,- сказала я.
Прочтите еще раз,- попросил Корней Иванович и, повторяя вслед за мной строчки, стал их записывать: записал "челюскинцев" и кто-то из пассажиров. Я была ни жива ни мертва... Не хватило у меня мужества тут же признаться в своем невольном обмане, а чувство неловкости осталось и с каждым днем все возрастало. Сначала я хотела позвонить Корнею Ивановичу, потом передумала: лучше пойти к нему, но оказалось, что он уже в Ленинграде. Решилась написать письмо. И вдруг, в разгар моих терзаний, раскрываю "Литгазету" и начинаю думать - не галлюцинация ли у меня. Вижу заголовок: "челюскинцы-дорогинцы" и подпись: "К. Чуковский".
Вот что там было написано:
"Я далеко не в восторге от тех напыщенных, фразистых и дряблых стихов, которые мне случалось читать по случаю спасения челюскинцев... Между тем у нас в СССР есть вдохновенный поэт, который посвятил той же теме пылкую и звонкую песню, хлынувшую прямо из сердца. Поэту пять с половиной лет... Оказывается, пятилетний ребенок болел об этих дорогинцах не меньше, чем мы... Оттого в его стихах так громко и упрямо повторяется "Как боялся я весны!". И с какой экономией изобразительных средств передан он эту глубоко личную и в то же время всесоюзную тревогу за своих "дорогинцев"! Талантливый лирик дерзко ломает всю свою строфу пополам, сразу переведя ее из минора в мажор:
Зря боялся я весны!
Челюскинцы-дорогинцы,
Все равно вы спасены.
Даже структура строфы так изысканна и так самобытна..."
Конечно, я понимала, что эти похвалы вызваны особенностью характера Корнея Ивановича: его способностью безжалостно сокрушать то, чего он не приемлет, и так же безмерно восторгаться тем, что ему нравится. В те дни, видимо, радость его была настолько всеобъемлющей, что сказалась и на оценке стихов. Понимала я и то, что теперь надо молчать и забыть, что эти строчки мои. Пришла в смятение и мать моего мужа, Наталия Гавриловна Щегляева; каждый телефонный звонок приводил ее в трепет. "Вас же спросят, где этот мальчик? Как фамилия мальчика? Что вы будете отвечать?!" - убивалась она. Опасения ее оказались напрасными, фамилия талантливого дитяти никого не заинтересовала. Но что началось, о, что началось после заметки Чуковского! В самых разных радиопередачах, посвященных ледовой эпопее, словно мне в укор то и дело звучали "челюскинцы-дорогинцы". К приезду героев был выпущен специальный плакат: детский рисунок, подписанный теми же строчками. На улицах пестрели афиши, сообщавшие о новом эстрадном обозрении "Челюскинцы-дорогинцы". Пошли мы с мужем в концерт, стрсчки следовали за мной по пятам: конферансье прочел их со сцены, и я имела возможность самолично похлопать "малолетнему автору".
Через годы, когда мнимый ре6енок уже вполне мог достичь совершеннолетия, Корней Иванович вдруг спросил меня:
Вы продолжаете вести записи детских слов и разговоров?
Продолжаю. Но ничего особенно интересного у меня нет.
Все-таки дайте их мне для нового издания "От двух до пяти". Только "детские", - подчеркнул Корней Иванович и, улыбнувшись, погрозил мне пальцем.
Требовал от меня Чуковский большей вдумчивости, строгости стиха. В один из своих приездов из Ленинграда пришел он ко мне в гости. Я, по обыкновению, рвусь прочитать ему новое стихотворение, но он преспокойно снимает с полки том Жуковского и неторопливо, с явным наслаждением читает мне "Ленору".
И вот, как будто легкий скок
Коня в тиши раздался,
Несется по полю ездок!
Гремя к крыльцу примчался,
Гремя вбежал он на крыльцо,
И двери брякнуло кольцо.
Вам бы попробовать написать балладу,- говорит Корней Иванович словно мимоходом. Мне казался чуждым "лад баллад", меня влекла ритмика Маяковского, я знала, что к нему с восхищением относится и Чуковский. Почему же я должна писать балладу? Но случилось так, что через некоторое время я побывала в Белоруссии, на пограничной заставе; вернувшись домой, обдумывая увиденное, я, неожиданно для себя, начала писать именно балладу. Может быть, ее ритм подсказала мне сама обстановка лесной заставы. Но первым подсказчиком был, конечно, Корней Иванович. Нелегко далась мне баллада, то и дело хотелось нарушить метр, "растрепать" некоторые строки, но я твердила себе: "Строже, строже!" Наградой для меня была похвала Чуковского. Вот что в статье "Урожайный год" ("Вечерняя Москва") он написал: "Мне казалось, что она не сможет овладеть лаконичным, мускулистым и крылатым словом, необходимым для балладной героики. И с радостным удивлением услышал на днях в Московском доме пионеров ее балладу "Лесная застава".
Лесная застава... приземистый дом.
Высокие сосны за темным окном...
В тот дом ненадолго спускаются сны,
В том доме винтовки стоят у стены.
Здесь рядом граница, чужая земля,
Здесь рядом не наши леса и поля.
"Строгий, художественный, хорошо построенный стих, вполне соответствующий большому сюжету. Кое-где еще замечаются срывы (которые автор легко устранит), но в основном - это победа..."
Поставив суровый диагноз моим ранним стихам: "не хватает лиричности", Корней Иванович сам подсказал мне поэтические cредства, которые помогли мне набрать дыхания. Но меня не оставляла мысль, что все-таки эта не главный мой путь, мне надо стремиться к большему лиризму в веселых, органичных для меня стихах.
Спасибо Корнею Ивановичу и за то, что он с искренним вниманием относился к моим ранним рифмам, среди которых в самом деле были "чудовищные". В одной из своих первых книжек для детей "пионеры" я умудрилась зарифмовать:
Мальчик у липы стоит,
Плачет и всхлипывает.
Мне говорили: какая же это рифма "стоит" и "всхлипывает". Но я убежденно доказывала, что надо читать так. Доказывала, несмотря на то что на эти строчки появилась пародия:
Поезд трогается,
У начальника станции творог продается.
Чуковского насмешило мое "всхлипываит", но тяготение к игровой, сложной рифме, стремление играть словом он поощрял. И когда мне что-то удавалось, он радовался находке, несколько раз повторял сложную или каламбурную рифму, но считал, что рифма в детском стихе обязательно должна быть точной, не любил ассонансов. Я никак не могла с ним согласиться, мне казалось, что "вольные" ассонансовые рифмы тоже вполне уместны в поэтике для детей. Мнение Корнея Ивановича я оспаривать не решалась, но мне нужны были убедительные доводы в защиту "вольной" рифмы, не хотела я, не могла отступать от своего понимания возможностей детского стиха. И нашла для себя эти доводы - хотя писала и сейчас пишу интуитивно. Вот они: взрослый человек, слушая стихи, мысленно видит, как написано слово, для него оно не только слышимо, но и зримо, а маленькие читать не умеют, для них не обязательна только рифма "для глаза". Но "вольная рифма" никак не может быть произвольной; отклонение от точной рифмы должно возмещаться полнотой звучания рифмующихся строк. Звуковая рифмовка влекла меня и тем, что она дает простор для новых смелых сочетаний. Как заманчиво открывать их! За подтверждением своих доводов я обратилось к народной поэзии, мое увлечение ею тогда началось. Любопытно, что через много лет, в 1971 году, В. А. Разова, работая над докторской диссертацией "Фольклорные истоки советской поэзии", написала мне: "Я задаю себе вопросы, на которые ответить сможете только вы... дело в том, что многие ваши стихи зафиксированы фольклористами в собраниях народных песенок, поговорок... Откуда у вас это чувство народного, лугового, крестьянского? Может, это вошло в сознание вместе с песнями и сказками какой-нибудь няни? А может быть, в более зрелые годы это стало результатом кропотливых изысканий, знакомства с фольклорными сборниками?"
Да, была у меня няня, Наталия Борисовна, рассказывала мне сказки, но на вопрос о няне я отвечать не стала, чтобы, не дай бог, не вызвать ассоциации с Ариной Родионовной и тем самым не поставить себя в смешное положение. Корней Иванович Чуковский - вот кто заразил меня своей любовью к устному народному творчеству. Так восхищенно и убежденно говорил он о мудрости и красоте народной поэтической речи, что я не могла не проникнуться его верой: вне этой плодородной почвы не может развиваться советская детская поэзия. И как же я обрадовалась, когда впервые нашла такую поговорку:
Залетела ворона
В высокие хоромы.
Первые же мои изыскания в области рифмы убедили меня в том, что поговорки, песенки, пословицы, наряду с точными рифмами, богаты и ассонансами.
Со страхом божьим прочла я Корнею Ивановичу одно из своих первых сатирических стихотворений "Наш сосед Иван Петрович". В то время педагогическая критика решительно отвергала этот жанр: "Сатира? Для детей?" А тут еще сатира на взрослого человека! Чуковскому я читала с другой тревогой - вдруг опять скажет: "Острословие"? Но он обрадованно сказал: "Сатира! Вот так вы и должны писать!"
Юмор подлинный? А до детей дойдет? - допытывалась я.
К моей радости, Чуковский поддержал мою "детскую сатиру" и всегда поддерживал. Да не упрекнут меня в нескромности, но приведу выдержки из его двух писем, чтобы не быть голословной.
..."Дедушкину внучку" (книжка сатиры для школьников. А. Б.) я прочитал вслух и не раз. Это подлинный "Щедрин для детей"... "Младший брат" улыбчатая, поэтичная, милая книжка...
Ваш Чуковский (старший)".
"Февраль 1956 Переделкино.
Ваши сатиры написаны от лица детей, и разговариваете Вы со своими Егорами, Катями, Любочками не как педагог и моралист, а как уязвленный их плохим поведением товарищ. Вы художественно перевоплощаетесь в них и так живо воспроизводите их голоса, их интонации, жесты, самую манеру мышления, что все они ощущают Вас своей одноклассницей. И, конечно, не Вы, а стриженые первоклассники-мальчишки высмеивают недотрогу и ябеду:
Тронь ее нечаянно
Сразу - караул!
Ольга Николаевна,
Он меня толкнул...
Весь Ваш Корней Чуковский".
Мое беспокойство: "Дойдет ли до детей?" - Корней Иванович понимал как никто. Прочитала я однажды Вовке, моему маленькому племяннику, "Мойдодыр". С первой строчки "Одеяло убежало, ускакала простыня" и до последней "Вечная слава воде" он слушал не шелохнувшись, но вывод сделал свой, совершенно неожиданный: "Теперь не буду умываться!" - "почему?" - опешила я. Оказалось: Вовка жаждет посмотреть, как будет убегать одеяло и скакать подушка. Картина-то заманчивая!
По телефону я, смеясь, рассказала об этом Корнею Ивановичу, но он не рассмеялся. Огорченно воскликнул:
Странный у вас племянник! Приведите его ко мне! Прославленный автор любимейшего детьми "Мойдодыра" искренне всполошился из-за нескольких слов четырехлетнего Вовки!
Моя бессонница напомнила мне Ташкент... Лучше почитайте мне веселые стихи,- попросил Корней Иванович.
Новых веселых стихов у меня не было, я прочла только что написанное стихотворение об одиноком щенке "Он был совсем один".
Взглянув на меня внимательно, Чуковский спросил:
Случилось что-нибудь с вами... Или с вашими близкими?
Действительно случилось: я была в большой тревоге болезни близкого мне человека. Но как мог Корней Иванович почувствовать это личное, душевное смятение в стихах, написанных для детей, да еще с хорошим концом?
Конец вы потом дописали,- сказал Чуковский.
На книжке, подаренной мне в тот день (том пятый том Собрания сочинений), он сделал такую надпись: "дорогому другу, любимому поэту Агнии Львовне Еарто на память о 14 июня. 69 г."
После 14 июня мы больше не виделись. Но свое обещание Корней Иванович выполнил - прислал мне пожелтевшую от времени вырезку из ташкентской газеты, и это дало мне возможность рассказать о его работе в одной из радиопередач. Но уже после его смерти.
Рассказать о том, как я училась у Маршака, пожалуй, мне труднее всего. Далеко не просто и не сразу сложились наши отношения. В чем-то были повинны обстоятельства, в чем-то мы сами. Обычно школьнику, когда он пишет о ком-либо из одноклассников, рекомендуется прежде всего дать картину того времени. Совет полезный не только для школьников, попробую им воспользоваться.
Писатели - мои сверстники - помнят, конечно, какая сложная, во многом путаная обстановка была в литературной среде конца 20-х и начала З0-х годов. Литературными организациями руководили тогда Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей - ВОАПП и выделившаяся из него в самостоятельную организацию РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей). Она в свою очередь объединяла МАПП (Московская ассоциация), ЛАПП (Лениградская) и прочие АППы. Создавались, распадались и вновь возникали различные литобъединения. Скороспелые теоретики делили молодую советскую литературу на пролетарскую и "попутническую", а самих "попутчиков" - дополнительно на "левых" и "правых". В одной из записных книжек сохранилось мое сатирическое стихотворение тех лет.
Звонок 1-й
Алло, это кто?
Это вы, Барто?
Как поживаете?
Газеты читаете?
Вы читали статью Разина?
Он там вас раскулачивает.
Он пишет, что ваша книжка "Про войну" -
Безобразие
И что приспособленец не иначе вы.
Вы, конечно, понимаете,
Что нас, ваших приятелей -
Писателей,
Это ужасно возмущает,
Ужасно возмущает!
Но вы не огорчайтесь,
Прочтите обязательно,
Пока всего хорошего,
Прощайте.
Звонок 2-й
Это - один тридцать восемь двадцать?
Барто, мне надо с вами увидаться.
Говорят, вы одна из лучших -
Вы самый близкий левый попутчик?!
И вообще вы теперь знамениты до черта,
Про вас написала даже "Вечорка".
Звонок 3-й
Это квартира Барто?
То есть как "А что"?
Я хочу узнать, Барто жива ли?
Или ее уже сжевали?
Говорят, она присосалась к МАППу,
Устроила туда своих маму и папу,
Теперь ее погонят отовсюду.
Скажите, когда кремация,
Я с удовольствием буду.
Звонок 4-й
Товарищ Барто, не хотите ли
Во Всероссийский союз в руководители?
Почему вы так взволнованны?
С МАППом и с ВАППом все будет согласовано.
И к вечеру
У меня голова просвечивает,
А по ночам
Я вскакиваю с кровати
И кричу:
Уйдите,
Уйдите!
Не звоните,
Не мучайте!
Кто я? -
Скажите:
Руководитель?
Приспособленец?
Или попутчик?
Но пришел конец организационной неразберихе в жизни писателей. Для многих неожиданно прозвучало Постановление ЦК партии от 23 апреля 1932 года о коренной "перестройке литературно-художественных организаций".
Все же я должна вернуться к временам РАППа. Задолго до того как были написаны мои шуточные стихи, появилась статья в журнале "На посту", в которой я "молодая, начинаюшая писательница" противопоставлялась не больше, не меньше, как самому Маршаку! И это в то время, когда о моих стихах можно было судить только по рукописи (моя первая книжка еще не вышла в свет), а Маршак был уже знаменитым поэтом, автором многих умных веселых стихов, утверждавших высокие позтические принципы. Естественно, что появление такой статьи не могло не вызвать внутреннего протеста Маршака. Конечно, и я сознавала всю неубедительность статьи, утверждавшей, будто я лучше Маршака понимаю психологию детей из пролетарской среды, но я не думала тогда, что статья принесет мне столько неприятных переживаний и я буду долго поминать ее недобрым словом. Она была напечатана в 1925 году, но последствия ее продолжали сказываться в течение пяти-шести лет моей работы. К первым моим книжкам Маршак отнесся отрицательно, я бы даже сказала - нетерпимо. А слово Маршака уже имело тогда большой вес, и меня беспощадно "прославляла" негативная критика. В один из приездов Самуила Яковлевича в Москву он при встрече в издательстве назвал одно мое стихотворение слабым. Оно и в самом деле было слабым, но я, уязвленная разраздраженностью Маршака, не стерпев, повторила чужие слова:
Вам оно и не может нравиться, вы же правый попутчик!
Маршак схватился за сердце.
В течение нескольких лет разговоры наши велись на острие ножа. Сердила его моя строптивость и некоторая прямолинейность, свойственная мне в те годы. К примеру, встретив кого-то из знакомых и, я нередко восклицала с полной искренностью: "Что с вами? Вы так ужасно выглядите!" - пока одна добрая душа не объяснила мне популярно, что подобная искренность вовсе не нужна: зачем огорчать человека, лучше его ободрить.
Я усвоила этот урок слишком рьяно: иной раз ловила себя на том, что даже по телефону говорю:
Здравствуйте, вы прекрасно выглядите!
К сожалению, слишком прямолинейно вела я себя и в разговорах с Маршаком. Однажды, не согласившись с его поправками к моим стихам, боясь утратить свою самостоятельность, чересчур запальчиво сказала:
Есть Маршак и подмаршачники. Маршаком я стать не могу, а подмашмачником не хочу!
Вероятно, Самуилу Яковлевичу стоило немалого труда сохранить хладнокровие. Потом я не раз просила извинить меня за "правого попутчика" и "подмаршачников". Самуил Яковлевич кивал головой: "Да, да, конечно", но отношения наши не налаживались.
Мне было необходимо доказать самой себе, что я все-таки что-то могу. Стараясь сохранить свои позиции, в поисках собственного пути я читала и перечитывала Маршака.
Чему я училась у него? Завершенности мысли, цельности каждого, даже небольшого стихотворения, тщательному отбору слов, а главное - высокому, взыскательному взгляду на поэзию.
Время шло, изредка я обращалась к Самуилу Яковлевичу с просьбой послушать мои новые стихи. Постепенно он становился добрей ко мне, так мне казалось. Но хвалил меня редко, гораздо чаще ругал: и ритм меняю неоправданно, и сюжет недостаточно глубоко взят. Похвалит две-три строчки, и всё! Почти всегда уходила я от него расстроенная, мне казалось, что Маршак не верит в меня. и однажды с отчаянием сказала:
Больше не буду отнимать у вас время. Но если когда-нибудь вам понравятся не отдельные строчки, а хотя бы одно мое стихотворение целиком, прошу вас, скажите мне об этом.
Не виделись мы с С. Я. долго. Большим лишением для меня было не слышать, как он негромко, без нажима читает Пушкина своим как бы задыхающимся голосом. Удивительно, как он умел одновременно раскрыть и поэтическую мысль, и движение стиха, и его мелодию. Не хватало мне даже того, как Самуил Яковлевич сердится на меня, беспрестанно дымя папиросой. Но вот в одно незабываемое для меня утро, без предупреждения, без телефонного звонка, ко мне домой приехал Маршак. В передней вместо приветствия сказал:
- "Снегирь" - прекрасное стихотворение, но одно слово надо изменить: "Было сухо, но калоши я покорно надевал". Слово "покорно" здесь чужое.
Я исправлю слово "покорно". Спасибо вам! - восклицала я, обнимая Маршака.
Не только его похвала была бесконечно дорога мне, но и то, что он запомнил мою просьбу и даже приехал сказать слова, которые мне так хотелось услышать от него.
Наши отношения не сразу стали безоблачными, но настороженность исчезла. Суровый Маршак оказался неистощимым выдумщиком самых невероятных историй. Вот одна из них.
Попала я как-то осенью в подмосковный санаторий "Узкое", где как раз в те дни отдыхали Маршак и Чуковский. Они были весьма предупредительны друг к другу, но гуляли порознь, наверно, не сошлись в каких-либо литературных оценках. Мне повезло, я могла утром гулять с Маршаком, а после ужина - с Чуковским. Вдруг однажды молоденькая уборщица, орудуя веником у меня в комнате, спросила:
Вы тоже писательница? Тоже в зоопарке подрабатываете?
Почему в зоопарке? - удивилась я.
Выяснилось, что С. Я. сказал простодушной девушке, приехавшей в Москву издалека, что так как у писателей заработок непостоянный, то в те месяцы, когда им приходится туго, они изображают зверей в зоопарке: Маршак надевает шкуру тигра, а Чуковский ("длинный из 10-й комнаты") одевается жирафом.
Неплохо им платят,- сказала девушка,- одному - триста рублей, другому - двести пятьдесят.
Видимо, благодаря искусству рассказчика вся эта фантастическая история не оставила у нее никаких сомнений. Еле дождалась я вечерней прогулки с Корнеем Ивановичем, чтобы насмешить его выдумкой Маршака.
Как это могло прийти ему в голову? - хохотала я. - представляете, он - тигром работает, а вы - жирафом! Ему - триста, Вам - двести пятьдесят!
Корней Иванович, который сначала смеялся вместе со мной, вдруг сказал грустно:
Вот, всю жизнь так: ему - триста, мне - двести пятьдесят...
Сколько потом мы с Чуковским ни просили Самуила Яковлевича повторить рассказ о том, как он был Маршаком в тигровой шкуре, он, смеясь, отказывался:
Не могу, это был экспромт...
Не часто я бывала у Маршака дома, но всякий раз встречи хватало надолго. Не только писатели, художники, редакторы бывали у Маршака. Сменяли друг друга в кресле, стоявшем справа у eгo письменного стола, люди самых разных профессий. И каждого он вовлекал в круг своих больших мыслей о поэзии. Не боясь высоких слов, скажу, что здесь шло постояннее беззаветное служение поэзии. Здесь звучали стихи русских классиков, советских поэтов и всех тех, кого, по словам Чуковского, Маршак "властью своего дарования обратил в советское подданство",- Шекспира, Блейка, Бернса, Киплинга...
Здесь до конца открылось мне мастерство самого Маршака,- я-то на первых порах наивно считала, что его стихи для детей слишком просты по форме, и даже однажды сказала редактору:
Такие простые стихи я каждый день могу писать!
Редактор усмехнулся:
Умоляю вас, пишите их хотя бы через день.
Бывало, С. Я. по телефону читал мне только что написанное стихотворение, одним строчкам сам по-детски радовался, а про другие требовательно спрашивал: "Как лучше?" - и читал бесчисленные варианты.
Во время войны в "Вечерней Москве" появилась заметка о том, как почтовые голуби, увезенные фашистами, вернулись на Родину. Тема показалась мне близкой и интересной детям; я написала стихотворение "Голуби" и позвонила в "Комсомольскую правду".
Продиктуйте, пожалуйста, стенографистке,- сказал редактор. - О чем стихи?
О почтовых голубях, о них любопытная заметка в "Вечерней Москве".
О голубях? - удивился редактор. - Только что Маршак продиктовал стихи "Голуби" на тему этой заметки.
Наутро стихотворение Маршака появилось в "Комсомольской правде". Своих "Голубей" я решила отдать в "Пионерскую правду" и позвонила С. Я. рассказать ему, что я тоже написала стихи о тех же голубях.
Будет выглядеть странным - два стихотворения с одинаковым сюжетом,- недовольно сказал Маршак.
У меня совсем по-другому,- робко возразила я.
Но он уже начал сердиться. Мне так не хотелось, чтобы он опять рассердился на меня, что печатать свое стихотворение не стала. И, наверно, Маршак был прав...
Переходы от доброты к суровости были в характере С. Я. Он и сам это знал, потому, наверно, и понравилась ему написанная мной шутка:
"Почти по Бернсу"
Поэт однажды Маршаку
Принес неточную строку.
- Ну как же так? - сказал Маршак.
Он перестал быть добряком,
Он стал сердитым Маршаком.
Он даже стукнул кулаком:
- Позор! - сказал он строго...
Когда плоха твоя строка,
Поэт, побойся Маршака,
Коль не боишься бога...
Похож я, похож, не отрицаю,- смеялся Самуил Яковлевич.
Маршака я перечитываю часто. И стихи, и надписи на подаренных мне книгах. Все они мне дороги, но одна особенно:
Шекспировских сонетов сто
И пятьдесят четыре
Дарю я Агнии Барто -
Товарищу по лире.
Однажды мы и впрямь оказались товарищами по лире. В "Родной речи" для второго класса в течение многих лет печаталось стихотворение:
Вспомним лето
Помним нынешнее лето,
Эти дни и вечера.
Столько песен было спето
В теплый вечер у костра.
Мы на озеро лесное
Уходили далеко,
Пили вкусное парное
С легкой пеной молоко.
Огороды мы пололи,
Загорали у реки.
И в большом колхозном поле
Собирали колоски.
М. Смирнов
Так было подписано стихотворение. Вот его история: группа детских писателей во главе с Маршаком принимала участие в составлении "Родной речи". Выяснилось, что не хватает стихов о лете. У меня оказалось подходящее стихотворение, уже опубликованное. Маршак предложил взять из него две первых строфы и внес в них поправки. У меня было написано: "На лужайке, у костра". Он поправил "В теплый вечер у костра". Стало лучше. У меня были строчки: "Пили вкусное парное мы в деревне молоко". Маршак поправил: "С легкой пеной" молоко, что, конечно, тоже лучше. Третью строфу он написал сам.
Как мы подпишем стихотворение? Две фамилии под двенадцатью строчками - не громоздко ли? - спросил Самуил Яковлевич.
Подпишем М. Смирнов? - предложила я.
Многим поэтам бывает насущно необходимо прочесть только что написанное стихотворение человеку, которому веришь. Сергей Михалков, когда он был еще для всех просто Сережей, позвонил мне как-то чуть ли не в час ночи.
Что-нибудь случилось? - спросила я.
Случилось: я написал новые стихи, сейчас тебе прочту.
Я всегда особенно ценила тех людей, в чью жизнь можно в любую минуту ворваться со стихами. Таким был Светлов. Он мог отвлечься от всякого дела, от собственных строчек и слушать тебя с искренней заинтересованностью, в каком бы душевном состоянии сам ни находился. Вот я с трепетом читаю ему новое стихотворение "Есть такие мальчики". Светлов предлагает две строчки сократить, я тут же соглашаюсь. Две другие:
Хмурится он, куксится,
Будто выпил уксуса. -
Светлов советует перенести из середины стихотворения в начало.
Как ты не понимаешь, это будет шикарное начало,- убеждает он меня.
Но мне кажется, что это нарушит внутреннее движение сюжета. Через полгода, когда я считала, что Светлов и думать забыл о моем стихотворении, он спрашивает меня при встрече:
Переставила те строчки?
Я отрицательно качаю головой.
Еще не все потеряно, еще поймешь и переставишь в сто двадцать пятом издании.
О неистощимом остроумии Светлова написано много. Но иной раз в его остроумии слышались далеко не радостные нотки. Группа писателей награждала орденами и медалями. Светлова в списке нет. Он говорит мне в коридоре Союза писателей:
Знаешь, какая оборотная сторона медали? Не дали!
Вздохнув, уходит.
Вспомнила я этот его вздох, когда ему была присуждена Ленинская премия. Посмертно...
По телефону говорили мы со Светловым, почти как правило, о работе. Не раз он рассказывал о своем замысле: написать десять сказок о том, как рубль разбился на гривенники, о каждом гривеннике будет своя сказка. Позднее он читал мне отрывок о девочке-копейке, как все двадцать ее ноготков на руках и ногах обрадовались, когда она легла на траву. И как ее разбудил какой-то старичок. "Он был чуть-чуть неправдоподобен, то ли из легенды, то ли из ближайшего колхоза". То, что было сказано о нем, могло относиться к самому Светову. Он тоже был чуть-чуть неправдоподобен, чуть-чуть из легенды...
Часто говорили мы о веселых стихах, о ценности улыбки, дружно обрушивались на скучные, унылые строчки. Светлов написал в своей эпиграмме:
Я истину сейчас установлю,
Не любим мы с тобой стихов унылых.
О, Агния! Я так тебя люблю,
Что эпиграмму написать не в силах.
До чего же я была счастлива прочесть это "не в силах"...
К людям, готовым безотказно слушать стихи, принадлежал и Фадеев. Можно было позвонить ему в Союз писателей и, если повезет и трубку снимет он сам, спросить: "У тебя есть несколько минут?"
Новые стихи? - догадывался Фадеев. - Читай!..
Александру Александровичу самому было знакомо нетерпеливое желание прочесть только что написанные им страницы Всеволоду Иванову, Владимиру Луговскому, многим.
Когда он писал "Молодую гвардию", позвонил мне, прочел только что законченный отрывок "Руки матери".
Думаю, что тебе понравится,- сказал он.
Понравились "Руки матери" миллионам людей.
Моей литературной "неотложкой" был Лев Кассиль. Давно когда-то он сказал мне:
Почему вы так однообразно называете свои сборники: "Стихи", "Твои стихи", "Веселые стихи", "Стихи детям"? Вы хоть бы мне позвонили, я бы вам придумал название поинтереснее!
С тех пор "за названиями" к новым стихам я звонила Кассилю. Многие из них он окрестил, делал это мастерски и с большой охотой. Бывало, я соглашаюсь на предложенное им название, а он сам уже отвергает его, придумывает другое. Чаще всего он выносил в заголовок строчку из моего же стихотворения, а я удивлялась - как мне это не пришло в голову? Со временем я и сама стала лучше придумывать названия, но всякий раз звонила Кассилю за одобрением.
Конечно, не только отношение друзей-писателей к моим стихам важно для меня, не только их реакция. Иногда я принимаюсь читать новые стихотворения всем, кто придет или позвонит ко мне. Не каждый умеет или хочет высказать свое мнение и оценку, но дошло ли стихотворение, можно уловить и без слов, даже по тому, как дышит человек в телефонной трубке. Читая другому, я сама яснее вижу пробелы стихотворения. Всегда интересны мне суждения молодых поэтов.
Но о них отдельный разговор.
Маршак, кроме чисто детских произведений, лично мне, очень запомнился "ирландским" циклом. Обожаю, без преувеличения, его переводы.
Из вереска напиток
Забыт давным-давно,
А было очень круто -
Не хуже, чем вино!
В котлах его варили
И ужирались в дым,
И местный участковый
Ходил совсем седым.
Малюток-медоваров,
"Гудевших" всей семьей,
Был полон вытрезвитель
В пещерех под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Он пил, ругался матом,
И бил всех по рогам.
На вересковом поле
В день славы боевой
Среди пустых бутылок
Был жуткий мордобой.
Король дал пир победный.
Но скучно королю:-
"Чего еще не жрал я,
Подать себе велю!
Поворотите морды -
Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Король рыгнул сурово
И вытер рот килтом:-
"Хочу секрет напитка!
Сейчас, а не потом!"
И вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров
Оставшихся в живых.
Вышли сдавать посуду,
Жмурясь на белый свет,
Старый, горбатый карлик
И бабка 70-ти лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но держатся пикты гордо,
От скоттов воротят нос:-
"Сиди, король шотландский,
В седле, не вякай тут!
Шотландцам выдай тайну -
Последний килт пропьют!"
"Что алкаши болтают,
Стоя у края скалы?"
(Звенели бутылки в авоське,
В море катились валы.)
Молвила бабка, со страху
Начавши бледнеть и дрожать:-
"Сказал он, готов ты другу
Последнюю юбку отдать!"
Гневно король промолвил:-
"Старый придурок и вор!
Напялить штаны для мужчины -
Вот что и вправду позор!
Как мед готовить, черти?
Вы мне должны сказать!
Мужик я очень нервный:
Сейчас начну пытать!"
"Ежа тебе, гаду, под юбку,
Зловредный шотландский король!
Ты в бане не мылся три года,
И мордою страшен, как тролль!
Но если такой ты жестокий,
И совесть тебя не проймет -
Бери аппарат самогонный,
Грабь мой несчастный народ!"
Король за меч схватился,
Но встал на полпути:-
"Заткнись, ты, пикт презренный,
Мне в ухо не пикти!
В каких могилках тесных
В горах родной земли
Детали аппарата
Себе приют нашли?"
Старость боится смерти,
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!-
Карлик сказал королю.
Пускай ее крепко свяжут,
И аппарат соберут,
И первую рюмку меда
В глотку для пробы нальют.
Первая рюмка опасна -
В том аппарата секрет,
Дальше-то можно нажраться,
Там уж опасности нет!
Сильный шотландский воин
Бабушку крепко связал,
В ведро нацедил самогона
И зубы бедняжке разжал...
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реет бабка
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
-Ну, что за хрен такой?
Эй, кто там не боится
Попробовать второй?
Брат короля могучий
Меду стаканчик принял
И грохнулся спьяну в море
С прибрежных отвесных скал.
Гонимые любопытством,
Придя из далекой земли,
Ирландцы понюхали пробку
И викингов в море смели.
Сказал король вассалам:-
"Такое не к добру!"
(Те ж хлопали сурово
Килтами на ветру.)
"Глядите, что за низость,
Позор и караул!
Его пытать не стал я,
А он нас обманул!
Как ты посмел, мерзавец?!
Продался ты врагам!
Ты что сварил за супчик?!
А ну, попробуй сам!"
Стих звук удара по морде,
Замер свирепый крик.
И эхом ему ответил
С обрыва пиктский старик:
Правду сказал я, шотландцы!
От бабки я ждал беды:
Не верю я в стойкость юных,
Не бреющих бороды!
А мне портвейн не страшен,
Меня он не берет,
И не узнать вам тайну
Про вересковый мед!
Подумал, что без оригинала шутка юмора не до конца зайдет, извиняйте, если что)
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле,
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый - на живом.
_______
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет,-
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
"Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!"
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море катились валы.
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну!" -
Карлик сказал королю.
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем...
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод -
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!.."
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик:
"Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед!"
Наталья Урсу
Литературная викторина по произведениям К. И. Чуковского, А. Л. Барто, С. Я. Маршака для детей дошкольного возраста
Программные задачи :
1. Продолжать углублять интерес детей к творчеству детских писателей К. И. Чуковского , А. Л. Барто , С. Я. Маршака .
2. Побуждать детей вспоминать названия и содержание произведений писателей , с которыми они знакомились ранее; испытывать радость от встречи с любимыми сказочными героями.
3. Формировать умение определять название произведений по содержанию отрывков из них и по иллюстрациям.
4. Добиваться от детей выразительного чтения произведений .
5. Систематизировать знания детей о творчестве любимых писателей.
Предварительная работа : Чтение произведений А . Л. Барто , К. И. Чуковского , С. Я. Маршака , беседы по ним и рассматривание иллюстраций к ним, заучивание стихотворений, инсценировка, драматизация, театрализованные игры по содержанию произведений , словесные игры «Скажи наоборот» , «Узнай героя» , «О ком можно так сказать?» , «Какой, какая, какие?» , «Хорошо, плохо» .
Материал : книги и иллюстрации к произведениям , портреты К. И. Чуковского , А. Л. Барто , С. Я. Маршака ; иллюстрации с изображением предметов по содержанию стихотворения А. Л. Барто «Игрушки» , поощрения детям за правильные ответы (ромашки-оригами) .
Ход викторины:
1. Краткая беседа о творчестве К. И. Чуковского , А. Л. Барто , С. Я. Маршака и их биографии .
Цель : продолжать обогащать представления детей о жизни и творчестве детских писателей.
Воспитатель подводит детей к выставке иллюстраций и книг с произведениями К . И. Чуковского , С. Я. Маршака , А. Л. Барто . Проводится анализ иллюстраций, показ портретов писателей и ознакомление детей с их биографией и творчеством.
Воспитатель : ребята, давайте еще раз вспомним ваших любимых писателей и начнем мы с Агнии Львовны Барто . Настоящей ее фамилией была «Волова» , родилась она 17 февраля 1906 года, в Москве. Училась она в гимназии, одновременно занималась в хореографическом училище. В 1925 году вышли в свет ее первые стихотворения. В годы Великой Отечественной войны А. Барто находилась в эвакуации в г. Свердловске. Выезжала на фронт с чтением своих стихов, выступала по радио, писала для газет. За сборник «Стихи детям» (в 1949 году) ей была присуждена государственная премия. Стихи «Наша Таня громко плачет» были посвящены ее дочери Тане, а позднее, образ внука Володи отражен в цикле стихов «Вовка – добрая душа» . У каждого из нас в детстве была книга стихов А. Барто , которые мы с удовольствием читали наизусть, почти не прилагая усилий, чтобы их запомнить. Ритм, рифмы, образы и сюжеты близки и понятны каждому ребенку. И, хотя они написаны в прошлом веке, еще не одно поколение наших ребятишек будет с выражением повторять : «Все равно его не брошу» .
Также долговечна наша память о женщине-поэте, посвятившей всю свою жизнь и творчество детям.
А теперь давайте поговорим о самом дедушке Корнее – писателе, поэте и переводчике. Настоящее имя писателя – Николай Васильевич Корнейчуков . Он всегда был веселым и жизнерадостным человеком. Родился он 31 марта 1882 года в Санкт-Петербурге. Ему было 3 года, когда он остался жить только с матерью. Свое детство он провел в Одессе и Николаеве. Из одесской гимназии его исключили по причине «низкого» происхождения , так как мать работала прачкой. Семье очень тяжело жилось на маленькую зарплату матери, но юноша не сдался, он много читал, занимался самостоятельно и сдал экзамены, получив аттестат зрелости.
С ранних лет К. Чуковский начал интересоваться поэзией : писал стихотворения и даже поэмы.
А вы помните, как Чуковский стал детским поэтом и сказочником? – Совершенно случайно. А вышло это так. Заболел его маленький сынишка. Корней Иванович вез его в ночном поезде домой, мальчик капризничал, стонал, плакал. Чтобы хоть как-нибудь его развлечь, отец стал рассказывать ему сказку «Жил да был крокодил, он по улицам ходил…» сын затих и стал слушать папу. Через несколько дней он попросил отца повторить рассказанную сказку. Оказалось, что сынишка запомнил ее всю слово в слово. После этого случая Чуковский стал сочинять детские сказки.
Давно нет среди нас Корнея Ивановича, но книги его живут и будут жить еще долго. С ранних лет его стихи приносят всем на радость, не только вы, но и ваши родители, дедушки и бабушки не представляют своего детства без «Айболита» , «Тараканища» , «Федорина горя» , «Мухи-Цокотухи» , «Телефона» .
А еще, ребята, есть у нас не менее любимый вами детский писатель С. Я. Маршак (поэт, драматург, переводчик, литературный критик ) . Родился он в 1887 году в семье заводского техника, талантливого изобретателя, в Воронеже. Его отец поддерживал в детях стремления к знаниям, интерес к миру, к людям. Учился Маршак в гимназии , в городе Острогожске под Воронежем. Учитель словесности привил ему любовь к классической поэзии и поощрял первые литературные опыты будущего поэта. Маршак создал детский театр в городе Краснодаре, в котором началось его творчество как детского писателя.
В 1923 году в Петрограде он написал свои первые оригинальные сказки в стихах «Сказка о глупом мышонке» , «Пожар» , «Почта» . Особой популярностью пользуются его пьесы-сказки «Двенадцать месяцев» , «Умные вещи» , «Кошкин дом» , которые вам хорошо известны.
2. Речевая игра «Расскажи стихотворение»
Цель : развивать интонационную сторону речи, память; активизировать речевую деятельность детей .
Воспитатель : Ребята, вы помните ваши первые стихотворения про игрушки А. Барто ?
Дети : помним.
Воспитатель : а давайте поиграем в такую игру, я разложу карточки с изображением игрушек, а вы по желанию будете подходить и рассказывать стихотворения о той игрушке, которая изображена на карточке, выбранной вами. (Дети подходят, выбирают карточку, рассказывают стихотворение, а воспитатель следит за тем, чтобы они рассказывали с выражением, и раздает поощрительные призы).
Воспитатель : молодцы, ребята, хоть эти стихотворения вы учили очень давно, но видно сразу, что они вам очень хорошо запомнились.
А теперь давайте перейдем к сказкам К. И. Чуковского . Как они называются?
Дети : «Тараканище» , «Мойдодыр» , «Муха-Цокотуха» .
3. Игра «Назови сказку»
Цель : закреплять знания детей произведений К . И. Чуковского , подводить детей
Воспитатель : Ребята, названия сказок вы хорошо помните, а теперь давайте попробуем угадать их по отрывкам, зачитанным мною. (Воспитатель зачитывает отрывки из сказок К. И. Чуковского , а дети отгадывают)
1) Ой, вы бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои.
Воротитесь, вы немытые домой. (Федорино горе)
2) Кому велено чирикать,
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать –
Не чирикайте!
Не бывать вороне коровою,
Не летать лягушатам под облаком! (Путаница)
3) И такая дребедень
Целый день :
Динь-ди-лень, динь-ди-лень!
То тюлень позвонит, то олень! (Телефон)
4) И рычит, и кричит,
И усами шевелит :
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую.» (Тараканище)
5) Дорогие гости, помогите!
Паука- злодея зарубите!
И кормила я вас, и поила я вас
Не покиньте меня в мой последний час… (Муха-Цокотуха)
6) Наступила темнота
Не ходи за ворота…
Кто на улицу попал –
Заблудился и пропал. (Краденое солнце) .
7) И прибежала зайчиха,
И закричала : Ай, Ай!
Мой зайчик попал под трамвай!
Мой зайчик, мой мальчик
Попал под трамвай! (Айболит) .
8) Маленькие дети! Ни за что на свете,
Не ходите в Африку, в Африку гулять!
В Африке акулы, В Африке гориллы,
В Африке большие злые крокодилы
Будут вас кусать, бить и обижать… (Бармалей)
9) Давайте же мыться плескаться,
Купаться, нырять, кувыркаться,
В ушате, корыте, лохани,
В реке, ручейке, в океане,
И в ванне, и в бане, всегда и везде – вечная слава воде! (Мойдодыр)
Воспитатель : молодцы, ребята, а слова из последней сказки, должны быть девизом для всех и всегда! Мы никогда не должны забывать о чистоте и гигиене! Если мы будем прислушиваться к советам Мойдодыра и дружить с водой, мы никогда не будем болеть!
4. Викторина по сказкам К . И. Чуковского .
Цель : закреплять знания детей произведений К . И. Чуковского , подводить детей к осознанию художественных образов писателя.
Воспитатель : а сейчас я хочу предложить вам вопросы по сказкам К. И. Чуковского . Вы, ребята, будьте внимательны. Старайтесь отвечать четко и быстро.
Вопросы Викторины .
1) На чем ехали зайчики в сказке «Тараканище» ? (на трамвае)
2) Что упало на слониху в сказке «Тараканище» ? (луна)
3) Почему болели животы у цапель, которые просили прислать им капли в стихотворении «Телефон» ? (они объелись лягушками)
4) Чем потчевал доктор Айболит больных зверят в Африке? (Гоголем-моголем)
5) Зачем свинья из стихотворения «Телефон» просила прислать к ней соловья? (чтобы спеть с ним вместе)
6) Кто напал на Муху-Цокотуху? (паук)
7) Что нес отважный комарик, который спас Муху-Цокотуху? (фонарик и саблю) .
8) Куда отправился Айболит по телеграмме? (в Африку)
9) Профессия Айболита? (доктор)
10) Усатый персонаж сказки К. И. Чуковского ? (Тараканище) .
11) Какая сказка начинается именинами и заканчивается свадьбой? (Муха-Цокотуха)
12) Какое грозное имя произнес Мойдодыр , после того, как ударил в медный таз? (Карабарас)
5. Игра-пантомима «Изобрази персонаж» по содержанию стихотворения С. Я. Маршака «Детки в клетке»
Цели : продолжать учить детей давать характеристики литературным персонажам ; развивать образно-пластическое творчество детей .
Воспитатель зачитывает стихотворение, а дети изображают мимикой и позой характерные черты каждого животного жирафа-великана, достающего ветки высокого дерева, слона, размахивающего хоботом, и его тяжелую походку; передают движением, мимикой и позой поведение тигренка, совят, верблюда по тексту стихотворения.
Тигренок
Эй, не стойте слишком близко –
Я тигренок, а не киска!
Лебеденок
Отчего течет вода
С этого младенца?
Он недавно из пруда,
Дайте полотенца!
Бедный маленький верблюд :
Есть ребенку не дают.
Он сегодня съел с утра
Только два таких ведра!
Дали туфельки слону.
Взял он туфельку одну
И сказал : - Нужны пошире,
И не две, а все четыре!
Взгляни на маленьких совят –
Малютки рядышком сидят.
Когда не спят,
Они едят.
Когда едят,
Они не спят.
Рвать цветы легко и просто
Детям маленького роста,
Но тому, кто так высок,
Нелегко сорвать цветок!
Воспитатель хвалит детей , раздает поощрительны призы.
Итог : в конце викторины , воспитатель еще раз подводит детей к столу с книгами детских писателей и обращает внимание на те из них, которые не были предметом викторины , предлагает прочесть их дома с родителями, старшими сестрами или братьями и нарисовать наиболее понравившиеся им эпизоды из прочитанных произведений .
Список литературы :
1. Хрестоматия для детей 3-5 лет (к программе «Развитие» ) Н. Ф. Астаськова, О. М., Дьяченко. Москва. Новая школа. 1996,-239 с.
2. Ушакова О. С., Гавриш Н. В. Знакомим дошкольников с литературой : Конспекты занятий. – М.: ТЦ Сфера, 2002. – 224 с. (Серия «Программы развития» ).
3. Муханева М. Д. Театрализованные занятия в детском саду : Пособие для работников дошкольных учреждений . – М.: ТЦ «Сфера» , 2001. – 128 с.
4. Фалькович Т. А., Барылкина Л. П. Развитие речи, подготовка к освоению письма : Занятия для дошкольников в учреждениях дополнительного образования. – М.: ВАКО, 2005. – 228 с. (Дошкольники : учим, развиваем, воспитываем) .
Корней Чуковский очень любил свою дочь Мурочку. Это был относительно поздний ребенок, когда она родилась, сыну Чуковского Николаю шел уже семнадцатый год. Она стала не только первой слушательницей, но и героиней многих стихотворений Корнея Чуковского двадцатых годов. "Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать". Говорят, он практически никогда не спускал ее с рук. Корней Чуковский почему-то не праздновал дни рождения своих детей. Всех, кроме Мурочки. Ей единственной он дарил подарки.
Мурочка умерла в 1931 году, когда ей было 11 лет. Перед этим она долго и тяжело болела, из-за туберкулеза сначала перестала работать нога, потом глаз, девочка испытывала страшные боли. Чуковский был сражен этой потерей. И надо же такому случиться, что именно в период, когда он переживал ужасное отцовское горе, по инициативе Н.К.Крупской против него в газетах развернулась настоящая травля. Его обвиняли в том, что он пишет для советских детей неправильные стихи, а сами стихи называли "чуковщиной". Среди прочих, усердствовала в травле и Агния Барто.
Корней Иванович Чуковский — детский поэт с большой буквы, настоящий всенародный любимец. Без стихов Корнея Чуковского невозможно представить ни мир детской поэзии, ни сам детский мир — добрый и красочный. Именно его стихотворные сказки формируют в детском сознании позитивное отношение к окружающему. Большинство произведений для детей написаны Корнеем Чуковским около века назад, но по-прежнему остаются одними из самых любимых детворой. Корней Иванович Чуковский является самым издаваемым в России автором детской литературы.
КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ СКАЗКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
ДЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ КОРНЕЙ ИВАНОВИЧ ЧУКОВСКИЙ
Корней Иванович Чуковский — это псевдоним.
Настоящее имя этого писателя, детского поэта, переводчика, литератураведа и литературного критика — Николай Васильевич Корнейчуков.
О себе Чуковский написал так:
«Я родился в Петербурге в 1882 году, после чего мой отец, петербургский студент, покинул мою мать, крестьянку Полтавской губернии; и она с двумя детьми переехала на житье в Одессу. Вероятно, отец давал ей вначале какие-то деньги на воспитание детей: меня отдали в одесскую гимназию, из пятого класса которой я был несправедливо исключен.
Перепробовав много профессий, я с 1901 года стал печататься в «Одесских новостях», писал главным образом статейки о выставках картин и о книгах. Иногда — очень редко — стихи.
В 1903 году газета послала меня корреспондентом в Лондон. Корреспондентом я оказался из рук вон плохим: вместо того чтобы посещать заседания парламента и слушать там речи о высокой политике, я целые дни проводил в библиотеке Британского музея… (Английский язык я изучил самоучкой.)».
По возвращении из Лондона в Петербург Корней Иванович всерьёз занялся литературной критикой. Этой профессии он отдавал почти всё своё время, очень её любил и считал своей единственной профессией.
О том, чтобы писать произведения для детей, Чуковский изначально даже не задумывался. Он продолжал критиковать детских поэтов в своих статьях, акцентируя внимание на унылость их творений, напрочь лишенных рифмы и ритма. По этому поводу Максим Горький, познакомившись с Чуковским случайно в поезде, предложил Корнею Ивановичу всместо жесткой критики самому попробовать написать хорошую стихотворную сказку в качестве примера.
После этого разговора Чуковский много раз садился за письменный стол, но каждый раз приходил к убеждению, что для написания детских сказок у него нет таланта.
И все же сказки Чуковским были написаны. Но написаны они были не преднамеренно, случайно.
Как упоминает сам автор: «случилось так, что мой маленький сын заболел, и нужно было рассказать ему сказку. Заболел он в городе Хельсинки, я вез его домой в поезде, он капризничал, плакал, стонал. Чтобы как-нибудь утихомирить его боль, я стал рассказывать ему под ритмический грохот поезда:
Жил да был
Крокодил.
Он по улицам ходил…
Стихи сказались сами собой. О их форме я совсем не заботился. И вообще ни минуты не думал, что они имеют какое бы то ни было отношение к искусству. Единственная была у меня забота – отвлечь внимание ребенка от приступов болезни, томившей его. Поэтому я страшно торопился: не было времени раздумывать, подбирать эпитеты, подыскивать рифмы, нельзя было ни на миг останавливаться. Вся ставка была на скорость, на быстрейшее чередование событий и образов, чтобы больной мальчуган не успел ни застонать, ни заплакать. Поэтому я тараторил, как шаман:
И дать ему в награду
Сто фунтов винограду,
Сто фунтов шоколаду,
Сто фунтов мармеладу
И тысячу фунтов мороженного.
Сын угомонился и тихо заснул…».
Этим рифмам Чуковский сначала не придал никакого значения и возможно навсегда позабыл бы о них, но его сын, едва проснувшись, сразу же попросил снова рассказать ему «вчерашнюю» сказку, а после и её продолжение. Так появились на свет знаменитые: «Крокодил» , «Тараканище» , «Мойдодыр» , «Муха-цокотуха» , «Бармалей» , «Айболит» , «Краденное солнце» , «Телефон» , «Федорино горе» . И теперь уже эти стихотворные сказки ругали другие литературные критики, называя их пустой болтовнёй с неформальными сюжетами. Долгое время издательства отказывали Чуковскому в публикации его детских произведений, пока один из приятелей Корнея Ивановича не опубликовал их.
С тех пор произведения Корнея Ивановича Чуковского стали и продолжают быть одними из самых любимыми детьми, и в том числе и за непривычную форму стиха и фантастичный сюжет его сказок, в общем за всё то, за что когда-то его не хотели публиковать и ругали взрослые критики.
В 1962 году Оксфордский университет (самый старый университет Англии) присудил К.И. Чуковскому почетное звание доктора литературы. За научный труд о Некрасове Чуковский был награждён Ленинской премией.
В шестидесятых годах К.И. Чуковский на собственные средства построил детскую библиотеку и подарил её множество книг. Его поддержали в этом и другие деятели искусства: детские писатели, поэты и художники. Так появилась большая детская библиотека в Переделкино, под Москвой, которая существует и в настоящее время.
